В буче - Страница 74

К оглавлению

‐ Это мало,‐ упрямо повторил Эйхе.

‐ Я не говорю, что это сто тысяч,‐ обиделся Орджоникидзе.‐ Но имели вы нуль, получили семьдесят одну и пять.

Иван смеялся вместе со всеми и про себя покрикивал: «Давайте, Роберт Индрикович!

Сибири нужны еще стремительней темпы!»

Потом Иван слушал Постышева и испытывал как раз то состояние, когда вроде бы и

не тебя называют, а критика прямо относится к тебе.

У Павла Петровича был медлительный, округлый говор, как у всех потомственных

иваново‐вознесенских рабочих, и лицо у него было рабочее: спокойное, добродушное, твердое, с коротко подстриженными усами без обвисших кончиков, седеющий чуб был

зачесан набок, так и чувствовалось по этому юношескому чубу, что

когда‐то парень был из первых заводил среди фабричных.

Перед самым съездом ЦК послал Постышева на Украину, и сейчас он говорил о

причинах провала там хлебозаготовок в 1931—1932 годах:

‐ Возможности сельского хозяйства Украины из года в год росли. Росло количество

тракторов, сельхозмашин, развивалась коллективизация, а вот с хлебозаготовками

становилось все хуже. Чем это можно объяснить? Это объясняется тем, что методы

работы КП(б)У в сельском хозяйстве не соответствовали новой обстановке и новым

задачам колхозного строительства. КП(б)У понемногу выпускала из своих рук реальные, действенные, большевистские рычаги мобилизации масс и руководства ими и все

больше скатывалась к методам голого администрирования и командования. Надо прямо

и определенно сказать, что репрессии были в эти прорывные годы решающим методом

«руководства» многих Партийных организаций Украины... А ведь враг этим методом

«руководства» пользовался и очень широко пользовался. чтобы восстановить отдельные

группы колхозников и единоличников против колхозного строительства

против партии и советской власти.

«А, черт возьми! ‐ сердился Иван,‐ Что уж вспоминать теперь это? Было и кончилось, ушли мы от этого»

А у самого маленько скребло на душе.

Съезд не раз восторженно бушевал во время речи Кирова, секретаря Центрального и

Ленинградского комитетов партии.

‐ В Ленинграде остались старыми только славные революционные традиции

петербургских рабочих, ‐ говорил он.‐ Все остальное стало новым. Да, больше, чем ‚кто‐

либо, он имел право сказать эти великолепные слова. Когда в двадцать шестом году

партия направила его в Ленинград, там троцкисты и зиновьевцы свили свое главное

гнездо. И Киров поставил перед ленинградскими большевиками задачу... И такой это был

могучий и уверенный в партийной силе человек, что он сформулировал задачу не сурово, не ожесточенно, а весело: «Оставить генералов без армии».

И вот они каются перед съездом ‐ Зиновьев, Каменев, Евдокимов ‐ клянут свои

антипартийные дела… Без армии, и даже не генералы...

Орджоникидзе и Ворошилов привстали со своих мест, навалились на стол

президиума, наклонились над самым затылком оратора, чтобы лучше слышать его. Сбоку

от них, тесно прижавшись друг к другу, сидели Крупская и Ульянова. Надежда

Константиновна приложила к уху ладонь, прикрывая глаза за темными очками. Мария

Ильинична подперла рукою голову и почему ‐ то грустно смотрела на Сергея Мироновича, а когда делегаты хохотали в ответ на хлесткие кировские шутки, она лишь устало

улыбалась.

Сталин и аплодировал, и смеялся, только ни разу не наклонился поближе к оратору, прямо сидел, откинувшись на спинку кресла.

Киров говорил об оппозиционерах:

‐ Они пытаются тоже вклиниться в общее торжество, пробуют в ногу пойти, под одну

музыку, поддержать этот наш подъем. Но как они ни стараются, не выходит и не

получается. Вот возьмите Бухарина, например. По‐моему пел как будто по нотам, а голос

не тот. И я по‐человечески, товарищи, должен сказать, что это не так просто, надо войти в

положение людей, которые Целые годы, решающие годы напряженнейшей борьбы

партии

и рабочего‚ класса сидели в обозе. Им очень трудно стать на партийные позиции. И

мне сдается, я не хочу быть пророком, ‐ но еще некоторое время пройдет, пока эта

обозная рать вольется в нашу победную коммунистическую армию.

Иван скептически усмехнулся и качнул головой... Ни черта эти обозники не вольются.

Впервые, что ли, им каяться? Мало они досадили в труднейшие годы каждому

большевику, в том числе и ему, Ивану?..

Сидящий рядом Трусовецкий шепнул со смешком:

‐ Мне сдается, шо споришь с Миронычем?

‐ Да ну, какой спор! Просто я и в будущем не жду доброго от этой обозной рати.

Трусовецкий еще ближе приклонился к уху Ивана:

‐ Слыхал я в час перерыва такие суждения, шо Кирову надо бы быть генсеком.

Дескать, в данную эпоху самый он подходящий.

Иван резко отклонился от шепота Трусовецкого, от его теплого дыхания.

‐ Брось‐ка эти завирания,‐ довольно громко сказал он.

А Киров в это время воскликнул, широко раскинув

руки:

‐ Черт его знает! Если по‐человечески сказать, так‚ хочется жить и жить. На самом

деле, посмотрите, что делается!

Эти его слова, звонкие и сердечные, повторяли потом в кулуарах и гостиницах все

делегаты. Очень уж просто и душевно было сказано то, что любой чувствовал, да не

догадался выразить. Конечно же, чертовски хочется, жить в этой нашей буче, боевой, кипучей, как написал где ‐ то Маяковский.

Заключительное слово Сталина было самым коротким за всю историю партийных

съездов. Он говорил ровно минуту:

‐ Прения на съезде выявили полное единство взглядов наших партийных